<<<к содержанию

Быт в раме искусства

 

Борис Зайцев и Сергей Дягилев, Александр Бенуа и Александр Блок, Павел Муратов и Алексей Лосев – все они часто писали об Италии, и их тексты стали основой наших представлений о ней. Невероятное родство душ (итальянской и русской), отмечаемое многими представителями русского искусства в эпоху Серебряного века, берет начало в схожем отношении к быту как источнику искусства, искусством поднимаемого, возвышаемого и одухотворяемого.
Кажущаяся домашность итальянских городов, сходство тосканских пейзажей с пейзажами средней полосы России, любовь русских писателей начала XX века к Италии, в которую ездили как к себе в усадьбу...
В рассказе Б. Зайцева «Миф» (1906) героиня, наслаждающаяся летним солнечным днем, греющаяся в лучах света, напоминает женщин с полотен художников итальянского Возрождения. В зайцевских очерках об Италии, написанных уже писателем-эмигрантом, интуитивно осознающим невозможность возвращения на родину, живописуются флорентийские пейзажи как пейзажи любимых с детства деревень, расположенных по соседству с родной и духовно близкой усадьбой отца, которая всегда служила успокоением. «Слава Богу, гудит трам; и в летней ночи несет нас, пустой, в город. Сидя у окошка, нельзя надышаться садами; кой-где сено в них скошено; в бледной мгле вдруг взовьется фейерверк – невысоко над землей: роек летучих светляков. Взвившись, – растекаются они сияющими точками. Какой запах, сено! Ночь, зелень, Италия». И хочется сказать: «Россия!». Описание по-зайцевски лирично, чувственно. Мир вокруг преображен, он теряет границы «свой–чужой», «жизнь–искусство». В этом запахе сена – и покос в России, будто ты у себя в Притыкино. Но финальная фраза как пробуждает: все-таки Италия.
Современная Италия по-прежнему очаровывает русского странника. Вспоминаются на удивление теплые и солнечные дни в Венеции конца декабря. Домашность, уют ее улочек, кафе, любезность местных жителей, простота и поразительная частотность памятников архитектуры и истории. Прямо здесь, на улице, можно дотронуться рукой, посидеть, сфотографировать на память. И память эта тоже становится твоею. Да, все меняется: трескается краска, выгорают цвета, темнеет дерево, но, как и столетия назад, этот дом и вон та скульптура, дальние и ближние каналы и вид на город остаются неизменными, облик не меняющими. И на древнем рыбном рынке, как и прежде, до обеда идет бойкая торговля, а затем всё убирают, моют, поливают из шлангов, и вот перед нами воздушная арочная прямоугольная конструкция, сквозь которую так интересно наблюдать за жизнью Гранд-канала.
Быт в обрамлении искусства, искусство, ставшее частью повседневности: всё живое, меняется, старится, обветривается, но почему-то не умирает. Вот небольшое кафе, заполненное местными стариками и старушками, они сидят за столиками, напротив витрина, за которой суетятся две официантки–китаянки, а стена кафе в один ряд сплошь заставлена старыми книгами – купи бутерброд, кофе, возьми книгу и читай, на здоровье! За стеклом кафе две афишки: гастроли цирка и выставка Александра Васильева «Мода эпохи Дягилева» (1909–1929). Выбираешь последнее.
С узкой улочки вход во Дворец Мочениго – серого камня здание, теперь здесь Центр исследований в области истории тканей и костюма. С широкого каменного холла первого этажа, где тебя встречает стилизованная фотография Александра Васильева, лестница ведет в просторную залу; а оттуда – анфилада комнат: спальни, гостиные, туалетные. Но нет музейной, выставочной остраненности, ты не наблюдатель, а участник представления, в декорациях которого оказываешься. Того и гляди покажется маска – это хозяйка вон того коктейльного платья… Вспоминаешь А.С. Пушкина: «Прочие все одеты были благопристойно: покойницы в чепцах и лентах, мертвецы чиновные в мундирах, но с бородами небритыми, купцы в праздничных кафтанах». Вспоминаешь также, что последнее время, перед смертью, Сергей Павлович Дягилев не столько занимался новыми балетами и своей труппой, сколько увлеченно покупал рукописи Александра Сергеевича Пушкина, которые после смерти великого импресарио достались Сержу Лифарю – одному из лучших танцовщиков дягилевской труппы (Котику, как ласково Дягилев называл своего любимца).
Идешь дальше по комнатам, и тебе уже представляется, что попал в лавочку антиквара, – помню такую в Берлине на Фазаненштрассе, которую уже более 40 лет держит старик–эмигрант из Польши. Смотришь на эти вещицы и безделушки и не понимаешь, то ли его душа переместилась в собираемые с любовью много лет вещи, то ли эти предметы быта здесь уже хозяева.
Возвратимся в залы Дворца Мочениго: стильные манекены с платьями, разложенные в витринах и подобранные по цвету сумочки, веера, кошелечки, коробочки из-под дамских парфюмерных принадлежностей, туфли, шляпки, фотографии, жемчужные ожерелья и другие вещицы эпохи 1909 – 1929 годов. Данные артефакты, очевидно особо ценимые устроителями выставки, занимают несколько комнат. Здесь есть костюмы к балетам «Голубой Бог» и «Тамар», выполненные по эскизам Льва Бакста, костюмы к «Золотому петушку» – эскизы Натальи Гончаровой. Уже заметно тронутые временем, они все же одухотворены не только создателями, но и личностным трепетным отношением коллекционера. В отдельной комнате в витрине выложены фотографии Анны Павловой, Тамары Карсавиной, Иды Рубинштейн, Веры Трефиловой из коллекции Toni Candeloro. Невольно ловишь себя на мысли: «А вот здесь-то время остановилось…» Эти люди умерли, этими вещами никто никогда уже не воспользуется… Какая-то мирискусническая игра знаками смерти… И богатство тканей, кружев и насыщенные цвета на представленных нам Александром Васильевым платьях, относящихся к эпохе 1909 – 1929 годов, и пышные барочные залы Музея Дворца Мочениго, украшенные великолепными люстрами из венецианского стекла, – этот праздник, пир жизни итальянской культуры, лишь сильнее подчеркивают выцветшие краски на костюмах к балетам «Русских сезонов» Дягилева – знаки безвозвратно ушедшей эпохи русского искусства.
В задумчивости выходишь на воздух, к Гранд-каналу, к собору Святого Марка, к мосту Риальто. В суету венецианских улочек, лавочек ремесленников, базарчиков на площади – всё это движется, работает, торгует, живет. И этот быт в раме великого венецианского искусства очарователен!


Светлана СОМОВА
Фото автора

 

 

Hosted by uCoz