Ключ от воздушного замка

Пожалуй, с него всё и началось. По крайней мере – для меня, почему-то остановившегося в книжном магазине у стеллажа с дневниками и мемуарами. Я брал с полки одну книгу за другой, смотрел вклейки с фотографиями, читал несколько строчек на первой открывшейся странице и ставил на место. Павел Филонов, Бенедикт Сарнов – знаю, читал... Абрам Терц – тоже знаю... Кнорринг... Как-как? Кнор-ринг? Где-то вроде слышал, но – где? Беру в руки, открываю на первой попавшейся странице, читаю: «...Я строю воздушные замки. Мой воздушный замок – семейный очаг. Ключ от замка – Елшанка...» Да, Елшанка, – распространённое, видимо, когда-то название. Вот ведь и в Самарской губернии, кажется, есть Елшанка, и даже – не одна. Правда, никаких Кноррингов... позвольте, что это? А это – карта на форзаце: Самара, Сергиевск, Елшанка... Не может быть! За пятнадцать лет работы в Литературном музее я тысячу раз перечитал всех самарских авторов – больших и не очень, известных и забытых. На каждого за эти годы собралось «досье» – с публикациями, откликами, биографиями и воспоминаниями современников; даже на тех, кто опубликовал в своей жизни всего один рассказ, одно стихотворение. А здесь – амбарная книга дневников, том первый, выпущена московским издательством, а на обложке – карта Самарской губернии и «ключ от замка» – Елшанка.
Из книжного магазина я вышел с «томом первым» и начал читать его здесь же, на ступенях супермаркета, теперь уже нарочно открыв на странице, где возводились «воздушные замки».

Никакой ошибки

А уже около часа спустя, не пролистав – проглотив – толстенную книжищу «Повесть из собственной жизни», я знал, что автор этой «повести», представляющей собой в действительности несколько сотен страниц дневниковых записей, поэт Ирина Кнорринг в самом деле родилась в одной из самарских Елшанок 21 апреля (по новому стилю – 4 мая) 1906 года в родовом поместье, где когда-то родились её отец и дед. Там же, на берегу Липового озера, прошло её раннее детство, и сюда она ежегодно приезжала позже на летние каникулы, живя с родителями в Харькове. В последний раз её нога ступила на елшанскую землю за несколько месяцев до Октябрьского переворота.
А потом – потом было бегство на корабле, битком набитом русскими эмигрантами, Тунис, Франция, стихи, вечера, Союз русских поэтов, замужество, рождение сына и смерть от сахарного диабета в тридцатисемилетнем возрасте. Впрочем, многого в этой книге еще нет, ведь это, напомню, «том первый»... Я долго сидел возле входа в книжный магазин и листал дневники Ирины Кнорринг с начала до конца и в обратном порядке, рассматривал фотографии, смотрел её сны, радовался и жалел об утраченном. Не давало покоя только одно: и как это, столько занимаясь литературным краеведением, я никогда даже не слышал о Кноррингах? Или всё-таки слышал, но забыл? Надо будет подумать, вспомнить...

Лошадиная фамилия

И я вспомнил. А точнее, разбирая бумаги в родном музее, наткнулся на эту фамилию... в фонде графа Николая Александровича Толстого, отца Алексея Николаевича. Ну, конечно, как же я мог забыть об этих документах? Я же тысячу раз держал их в руках, перечитывал... Правда, интересовал меня тогда главным образом тот, ради кого дело канцелярии самарского губернатора, копия которого хранится в музейных фондах, в этом музее и оказалось, то есть, собственно, его сиятельство и отец будущего классика. Прочие участники этой не совсем красивой истории – «инцидента с графом Толстым в земском собрании», о которых я не знал ровно ничего, меня не интересовали, словно их и не было. А зря, так как среди «прочих участников», сыгравших в этой истории одну из ключевых ролей, были и Кнорринги, и даже не один, а двое – отец и сын, Николай Егорович и Борис Николаевич. Существо инцидента, длившегося несколько месяцев и на какое-то время всколыхнувшего самарского обывателя, изложено на двух десятках страниц машинописного текста, по прочтении которых становится, в общем, понятно, что не поделили его сиятельство граф Толстой и елшанские помещики Кнорринги. В 1897 году член Земской управы Николай Егорович Кнорринг, заподозрив, что на конном заводе его сиятельства имеются больные лошади, стал настаивать на том, чтобы с завода графа немедленно удалили принадлежавшего земству племенного жеребца, а остальных лошадей подвергли экспертизе. Земство прислушалось к аргументам, и жеребца действительно удалили, взбесив этим графа. «Да вы что, не понимаете, кто я?! – неистовствовал граф. – Ну погодите, я вас проучу!» Воспользовавшись положением, граф немедленно созвал дворянское собрание, на котором стал утверждать, что экспертиза на его заводе благополучно завершилась, и все лошади совершенно здоровы. Кнорринг же, дескать, имеет в этом деле личный интерес – хочет пристроить к делу сына-ветеринара, дать ему заработать на нем, на Толстом... Между тем Кнорринг твердо стоял на своем: экспертизы не было, лошадей графа никто не освидетельствовал. «Ах так! – воскликнул граф. – Ну, если некоторые называют меня лгуном, я складываю с себя должность предводителя, прощайте!» Надо сказать, что это заявление графа чрезвычайно перепугало членов дворянского собрания, так как многие зависели от самого графа и от его связей. Толстого бросились уговаривать не сердиться, писали ему письма, наносили визиты. А вот несчастному правдолюбу Кноррингу пришлось несладко – его вынудили несколько раз публично просить прощения у графа, который ещё чуть-чуть поупрямился и... остался в своей должности, видимо, пробыв в ней до самой смерти в 1900 году на курорте в Ницце.

Что же до Николая Егоровича, то он пережил своего оппонента на четырнадцать лет и скончался в июне четырнадцатого в той же самой Елшанке. Об этом я узнал, уже расширив свои поиски и так добравшись до воспоминаний ещё одной елшанской уроженки и мемуаристки – Нины Борисовны, тоже внучки Н.Е. Кнорринга и двоюродной сестры Ирины Николаевны. Эти воспоминания были впервые опубликованы полтора года назад в журнале «Простор», и в них также много места уделено Елшанке и далеким событиям, которые разворачивались на берегу озера Липового.

Внутри замка

Наконец, я понял, что знаю о Елшанке и о Кноррингах столько, что готов ко встрече с ними. И вот мы – сотрудники музея и съёмочная группа одного из самарских телеканалов – уже в пути: карта области на коленях, купленная год назад «Повесть из собственной жизни» – в сумке рядом с термосом и бутербродами, за окном – июльский зной, а впереди – странная, очень странная цель – попасть на сто лет назад, в такой же июльский полдень начала двадцатого века, в ту Елшанку, которой, может быть, давно нет на земле, но которая снилась поэтессе Кнорринг до самого последнего дня её жизни. Дорога делала извилистые повороты, бежала куда-то влево, пряталась за холмами, потом неожиданно появлялась с другой стороны. Позади остались Большая Каменка, Раковка, какие-то ещё села и деревни. Наконец, последний поворот направо; какая-то большая птица, раскинув крылья, реет в небе, и вот она – Елшанка, прекрасный сад, который называли раем. «...В нём были чудные цветы. Рано утром, с восходом приветливого солнца, цветы открывали свои нежные венчики и, стряхнув с себя росу, разливали повсюду аромат. И цвели они там вечно, круглый год, потому что там была только одна младая весна. В том раю росли стройные, вечно-зелёные кипарисы и другие прекрасные деревья. В них пели дивные птички с пёстрыми крыльями и цветистыми хохолками, которые жили в этом прекрасном саду, наслаждаясь жизнью. И жили там добрые бессмертные люди. Они не рвали прекрасных цветов и не ломали стройных деревьев. Утром они напивались благодатной росой, а днём ели сочные плоды, которые им сыпали горделивые ветви деревьев. В кудрях этих бессмертных людей играли золотые лучи солнца, в глазах их отражалось вечно-голубое райское небо». Примерно таким мы и увидели чудесный замок Ирины Кнорринг, в котором цвели полевые цветы, пели птицы и нещадно кусали любопытных огромные комары, кстати говоря, далёкие потомки тех елшанских людоедов, от которых сто лет назад Кнорринги даже увозили детей к родственникам – на месяц-полтора, пока комариный аппетит был сильным настолько, что укрыться от комаров в самой Елшанке не было никакой возможности... Весь день проработав над съемками передачи в окрестностях «замка», мы только к вечеру добрались до села и пообщались с его жителями. И здесь нас ожидали несколько сюрпризов.

Тоже Ирина, Невзорова

«Знаем, конечно, и об Ирине Кнорринг, и о её дневниках. Да вот и сами дневники, нам их тоже Ирина привезла, Невзорова, – огорошили меня и моих коллег в сельской библиотеке, – из Москвы в прошлом году...» Вот тебе на! Пока мы с большим трудом вспоминали фамилию Кнорринг и находили в фондах нашего литературного музея косвенные свидетельства «присутствия семейства Кноррингов в контексте местной культуры», москвичи добрались до нашей самарской глухомани, отыскали Елшанку и проложили «мосты из прошлого в будущее»? Да, именно так оно и было. С одной, пожалуй, только поправкой – не москвичи, а москвичка. Одна-единственная, проделавшая невероятную, казалось бы, работу и преодолевшая сотни километров, разделяющих Москву-реку и Липовое озеро, приехавшая, рассказавшая... Имя Ирины Михайловны Невзоровой, разумеется, уже было мне знакомо, ведь это именно она составила «Повесть из собственной жизни», написала вступительную статью к этой книге, опубликовала в «Просторе» воспоминания Нины Борисовны, и вообще сделала массу невероятных вещей, чтобы вернуть имя Кноррингов из забвения. Ограничься она только этим, архивной работой и публикациями, Кнорринги и Самара уже были бы перед ней, как принято говорить в таких случаях, в неоплатном долгу. Но чтобы вот так – приехать за столько верст киселя хлебать! В наше время, когда и живущим на соседней улице часто безразлично, что происходит в твоем городе и в собственном доме, это казалось невероятным. Но это был факт.

Москва – Самара

Примерно месяц спустя после нашей поездки в Елшанку мне позвонили. Рано утром, перед работой, когда в одной руке у меня был утюг, а в другой – чайник, вдруг раздался звонок телефона. Номер начинался на «495», Москва... «Здравствуйте, вас беспокоит Ирина Михайловна Невзорова»... «Это случилось, потому что не могло не случиться», – прокомментировал как-то одно совершенно фантастическое событие мой коллега. С тех пор любая невероятная вещь уже не кажется мне невероятной, скорее наоборот – чем невероятнее, тем больше шансов, что это произойдет. Поэтому звонок из Москвы меня не удивил: «Да, конечно, Кнорринги, Елшанка, передача на телевидении, выставка в музее – прекрасно, давайте думать вместе...» Потом были письма, звонки, снова письма. Это она, Ирина Невзорова, прислала в музей копии фотоснимков и документов, о которых говорилось вначале. Одна деталь в письмах цеплялась за другую, имя – за имя, подробность следовала за подробностью. И через всё это сквозила и сквозит (или всё-таки – светилась? светится?) убежденность в том, что Самара не может не помнить об обожаемых ею самарских Кноррингах – Николае Егоровиче, его сыне – Николае Николаевиче, Ирине и других... Не может не хотеть не помнить – вот так, с тремя «не», отдаляющими Самару и самарцев от беспамятства... Приведу только один фрагмент из нашей обширной переписки.
Вот письмо от 16 декабря, из Москвы – в Самару: «Дорогой Михаил, получила сегодня Вашу посылку, огромное спасибо. Уже успела посмотреть фильм... смотрела со слезами. Первый раз читали стихи Ирины Кнорринг "из телевизора". Причём вполне прилично! И пейзажи замечательные, и сюжет. Я удивилась, что нет совсем фотографий героев, но с грустью поняла, что у Вас, вероятно, нет фотоматериала. Я бы еще "дала" в кадр красной ольхи и домов усадьбы (ведь три дома сохранились!). Но это только первая ласточка – спасибо Вам за нее!.. Сделаю копию и перешлю фильм о Елшанке наследникам наших Кноррингов, пусть тоже поплачут. Да хранит Вас Господь!»

И снова – Елшанка

А 11-го мая уже этого года на родине Кноррингов, в Елшанке, состоялся первый литературно-краеведческий и историко-педагогический семинар «Кнорринги и современность: потенциал традиции», на котором, кроме И.М. Невзоровой, рассказавшей о семействе Кноррингов в контексте русской истории ХХ века, выступили заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы Самарского государственного университета, профессор С.А. Голубков (тема доклада – «Метагеография русской литературной эмиграции»), профессор этой же кафедры Г.Ю. Карпенко («Мать и сын: прорастание в отечество. Об одной художественной доминанте в поэзии И. Кнорринг»), профессор кафедры русского языка Л.Б. Карпенко («Жанр поэтической реминисценции: Владимир Набоков и Ирина Кнорринг»), краеведы, преподаватели Елшанской школы. В семинаре также приняли участие научные сотрудники литературного музея А.С. Атрощенко и А.А. Косицин, и студенты филологического факультета госуниверситета А. Баранов, А. Яковлева, Я. Тефнанц и А. Лыхина, подготовившие литературную композицию по дневникам Ирины Кнорринг. В заключение семинара его участники стали свидетелями торжественного открытия мемориальной доски на «Доме учителя», когда-то построенном одним из Кноррингов – Николаем Егоровичем. Текст на доске гласит: «Памятник истории. В этом доме на протяжении 100 лет жили учителя Елшанской школы, основанной в 1875 году депутатом Земства от дворян Самарского уезда, титулярным советником, кавалером ордена Святого Владимира I степени Николаем Егоровичем Кноррингом (1840-1914)». Дом этот, к счастью, сохранился и сейчас находится на территории школы, но нуждается в немедленной реставрации и в принятии других мер, нацеленных на его сохранение. Участники семинара договорились, что за этой первой встречей, актуализирующей творческое и научное наследие Кноррингов на их родине, последуют другие. Даст Бог, будет и музей в Елшанке, и в Самарском литературном музее состоится когда-нибудь выставка, круглый стол... Когда работа семинара подошла к концу, и газель с самарскими участниками отъехала от крыльца школы, я выглянул в окно: облака, бежавшие по небу, наперегонки неслись также и по поверхности Липового озера, догоняя друг друга и прячась в траве у берега. Воздушный замок, почти погребённый, но сегодня вновь вздымающийся ввысь всеми своими причудливыми башнями и башенками из руин и пепла...

Михаил ПЕРЕПЁЛКИН